— Обер-лейтенант Радке! Ты что, очумел, мерзавец? — неслось из трубки.
— У нас полный порядок, герр обер-лейтенант, — так же спокойно ответил Базилевич.
— А что там за стрельба?
— По уткам, герр обер-лейтенант, стреляют. Утятины захотелось…
— Что?
— Утятины, говорю, захотелось. Вот и стреляют, герр обер-лейтенант. Приходите. И вас накормим.
— Я тебе покажу, скотина, утятину!
— Сам ты скотина! — не дал ему договорить Базилевич.
В трубке вдруг стало тихо. Потом уже совсем другим голосом спросили:
— Кто это говорит?
— Приходи. Увидишь! — ответил Базилевич и оросил трубку.
…Как только на вышке с грохотом разорвался снаряд, за дорогой ударили пулеметы и автоматы десантников. Это открыли огонь бойцы, которыми командовал Борисов. И тут же, в ответ, заговорили пулеметы дзота. Их было два. И амбразур две. Из одной железная дорога простреливалась на подступах к мосту с востока. Из другой — с запада. И из обеих можно было вести огонь через дорогу.
Второй снаряд разметал охранников на железнодорожном полотне. Те, кто был вместе с Фомичевым, видели это, но сами пока что в бои не вступали. Следующие три снаряда заставили замолчать дзот.
Фомичев, Дзюба, Джафаров и Еремеев стремительно бросились к дзоту. И тут произошло совершенно неожиданное. Проклятый дзот ожил. Оказалось, что у него была еще и третья амбразура, которую десантники в свое время не заметили, и она прикрывала подступы со стороны болота. Из этой амбразуры неожиданно ударил автомат. Очередь навылет прошила грудь Дзюбы и рацию Еремеева. Десантники мгновенно залегли. В ход пошли гранаты. Дзот замолчал. Но младший сержант уже не встал.
Бой теперь шел только за дорогой. Еремеев бросился к Дзюбе, а Фомичев и Джафаров ворвались в дзот. Все в нем было перевернуто и исковеркано взрывами. И все же это была позиция. Дзот господствовал над дорогой и над площадкой зенитчиков.
Протиснувшись под обвалившимися бревнами перекрытия к дырам, образовавшимся на месте амбразур, Фомичев сразу же увидел все как на. ладони. Группа Борисова выгодно использовала внезапность атаки. На площадке возле зениток и в ходах сообщений лежало около десятка убитых гитлеровцев. И примерно столько же отстреливались. Можно было сделать вывод, что блокировать их в блиндажах не удалось. Но и из аппарелей они тоже вылезти не могли. Десантники прижали их плотным пулеметным и автоматным огнем. Сначала Фомичеву показалось, что десантники стреляют все пятеро. Но потом он понял, что их только трое: пулемет и два автомата.
«Сейчас, братва, мы вам поможем», — соображая, как это лучше сделать, думал Фомичев.
— Еремеев! — громко позвал он.
— Я здесь, товарищ лейтенант, — почти над самым его ухом ответил связист.
— Зенитчиков в аппарелях видишь?
— Вижу!
— Выдвигайся вместе с Джафаровым к полотну и с полотна — гранатами! Я вас прикрою!
Положив свой автомат на бревно, Фомичев дал длинную прицельную очередь по серым, высовывающимся над бруствером пилоткам. Движение в ходе сообщения моментально прекратилось. А уже в следующий момент по доскам, бревнам и земляной обсыпке того, что осталось от дзота, защелкали пули. И еще Фомичев успел разглядеть, как Еремеев и Джафаров ловко взбирались по насыпи. Они поднялись на верхнюю площадку и одну за другой бросили в укрытие зенитчиков четыре гранаты. Пыль, поднятая взрывами, не успела осесть, а десантники уже скатились с насыпи по ее противоположному скату и завершили дело с помощью автоматов. Через несколько минут над мостом и его живописными окрестностями сомкнулась тишина. И от этого вдвое громче, так что уже четко слышались даже отдельные взрывы и орудийные выстрелы, загремело на востоке.
— Еремеев! — снова позвал к себе радиста Фомичев. — Выходи на связь. Доложить надо.
— Не получится, командир. Отговорила «Роща» золотая… От рации одни воспоминания остались, — ответил Еремеев.
— Тьфу ты, дьявол! — смачно выругался Фомичев. — Значит, мы теперь без связи? Хоть бы сообщить, что полдела сделали…
— Сами разберутся, когда придут, — нашелся Еремеев. — Мост-то целехонек. Даже краска не закоптилась.
Фомичев взглянул на серый стальной пролет и вздохнул:
— Пока все так.
По ту сторону проволочных заграждений, опоясывавших позиции зенитчиков, поднялись Галиев и Пахомов и побежали к тем, кто был с ними в одной группе и теперь не поднимался с земли. Галиев вывел из леса окровавленного Борисова. Чувствовалось, что сержант передвигается с трудом, хотя свой пулемет он нес сам. А Пахомов вынес на руках безжизненное тело Синицына. На помощь ему поспешили Джафаров и Еремеев. Они же принесли и Шарикова. Борисову немедленно сделали перевязку. Две пули насквозь прошли у него через голень. Кость по счастливой случайности осталась цела. Но сержант потерял много крови. Борисов сидел на траве, опершись спиной на бруствер, и виновато улыбался. Словно и впрямь был виноват в том, что его ранили.
— А все-таки задачу выполнили, — сказал он, когда к нему подошел Фомичев.
— Наполовину, Егорыч, — ответил Фомичев. И добавил: — И потеряли троих.
В это время на путях показался Саркисян.
— Как там у вас? — окликнул его Фомичев.
— Валдиса убили.
— Даже четверых, — вздохнув, поправился Фомичев.
— Меня не списывай, лейтенант. Я стрелял и еще стрелять буду, — твердо сказал Борисов.
— Видел я, Егорыч. Это точно, еще повоюем. Да и наши помогут, подбодрил сержанта Фомичев.
— Что с танком делать? — спросил Саркисян.