— Если бы встретили, завязалась бы перестрелка. В таком случае они дали бы летчикам условный сигнал ракетами. Но сигнала не было, товарищ генерал, — высказал свои соображения Сорокин. И, сделав паузу, добавил: — Я знаю всех в группе Фомичева. Люди надежные.
Но Костромин, казалось, не слушал полковника.
— За эти сутки в тылу у гитлеровцев многое изменилось. Вы сами только что докладывали, что они гонят к фронту эшелоны один за другим. Ясно: подтягивают из глубины резервы и сажают их на промежуточные позиции. Все это может сильно осложнить действия группы. А мост нам нужно сохранить во что бы то ни стало. Поэтому срочно решите вопрос с командиром двести десятой гвардейской, пусть подготовит дополнительный десант на танках. Хватит усиленной роты. Главное, чтобы сумели прорваться через линию фронта и вовремя подошли к мосту. Поможем огнем. Связь с командиром роты и танкистами держите постоянно. Обо всем докладывайте мне. Помните, за мост вы мне отвечаете головой.
— Понял, товарищ генерал, — четко ответил Сорокин.
К часу ночи десантники собрались на островке.
— Докладывай, Егорыч, первым, — сказал Фомичев, обращаясь к Борисову.
Крепкий, статный, широкоскулый сержант, которого за его манеру говорить не торопясь, рассудительно товарищи называли не по имени, и не по фамилии, и даже не по званию, а уважительно по отчеству — Егорыч, — начал по порядку:
— На реке у них постов нет. На том берегу мы пошли веером. Метров за двести от места залегли. Наблюдение вели весь день. У моста стоят два зенитных орудия. Похоже — «эрликоны». Орудия — в окопах. Сверху замаскированы сетями. Неподалеку два блиндажа. Прислуги насчитали пятнадцать человек — во время обеда. Вся позиция зенитчиков обнесена колючей проволокой. Кроме того, с восточной стороны прикрыта рвом, залитым водой. Немцы днем часто вылезают на насыпь. Ходят куда-то на ту сторону. Но куда? Зачем? Разглядеть не удалось. Насыпь высокая. И за ней ничего не видно.
— Понятно, — многозначительно проговорил Фомичев. — Проволока во сколько рядов?
— В три кола.
— Может, под током?
— Не похоже. Нет, — уверенно ответил Борисов. — А вот банок на ней всяких консервных навешано, как игрушек на елке новогодней.
— Проволока на каком расстоянии от орудий?
— Метров на пятьдесят. Гранату не добросишь.
— Все предусмотрели, сволочи, — выругался Фомичев. — Где они обедают?
— Стол у них общий между блиндажами. И кухня тут же, полевая.
— Во сколько обед?
— В четырнадцать.
— Посты есть?
— Два. Один возле орудий. Другой возле блиндажей.
— Понятно.
Еремеев включил рацию. Десантники умолкли и тихо сидели вокруг Фомичева, радиста и его рации. Еремеев терпеливо слушал эфир. Потом снял наушники, сказал:
— «Семерку» гнали. Сплошную «семерку».
Фомичев и на это ответил свое неизменное «понятно» и опять стал расспрашивать Борисова:
— Офицеров видели?
— Видели двух. Звании не разобрали.
— Ну а как ликвидировать эту точку, соображения есть?
— Пока не ясно, — ответил Борисов.
— Ладно. Теперь докладывай ты, Тарас, — обратился Фомичев к Дзюбе.
Младший сержант Дзюба был по возрасту самым старшим в группе. Сухощавый, подвижный, решительный. Он прыгал в тыл врага уже летом сорок первого. Был ранен. Вернулся в строй. Снова был ранен. Окончил трехмесячные курсы специальной подготовки десантников. Там познакомился с Фомичевым.
— Мы наблюдали весь день, — начал Дзюба. — У меня такое впечатление, что тут немцы не фронтовые.
— Почему? — заинтересовался Фомичев.
— Во-первых, у них кой из кого уже, как говорится, песок сыплется. Во-вторых, их тут, наверное, ни разу даже не бомбили: воронок не видно, ходят — не маскируются, оружие носят, как палки. Ладно. Черт с ними. В течение светлого времени к мосту три раза подъезжала дрезина. Привозила охрану. Меняются они через шесть часов. В шесть утра, двенадцать дня и в шесть вечера. Меняются по четыре человека. Вот эти стоят как штыки. Похоже, что эсэсовцы. «Тотальники» их явно побаиваются, приветствуют, уступают дорогу и прочее. Долго наблюдали за самим мостом. Пытались увидеть, не подготовили ли они его сами к взрыву. Не заметили ничего.
— Проволока на вашем участке есть?
— Есть.
— Понятно, — подвел некоторый итог Фомичев. — Что же получается? Танк. Дзот. Взвод зениток. Вышка. А нас всего двенадцать…
Десантники задумались.
— А откуда они привозят часовых? — спросил вдруг молчавший все время Пормалис. — Надо думать, не из Берлина. Значит, где-то поблизости есть гарнизон или что-то еще, где у них тоже солдаты. Да еще эсэсовцы.
— Правильно мыслишь, Валдис, — похвалил Фомичев. — И наверняка у тех, кто на мосту, с этим гарнизоном налажена связь. И чуть чего, оттуда незамедлительно подбросят помощь. Прямо заколдованный круг. Так как же будем действовать, хлопцы?
— Не торопи, лейтенант, — попросил Борисов. — Тут с наскока не возьмешь. Голову подставить — это легче всего. А задание не выполним.
— Хорошо, думайте. Время пока есть, — сказал Фомичев.
Командир партизанского отряда народного Войска Польского капитан Стефан Тодорский, слушая доклад капрала Берека, делал на карте необходимые пометки. Тодорскому было уже за сорок. Он воевал с фашистами с 1 сентября 1939 года в составе армии «Познань». Участвовал в контрударе по левому флангу 8-й немецкой армии, в составе своих войск попал в окружение между Вислой и Бзурой, был взят в плен и находился в концлагере до мая 1943 года. В мае вместе с несколькими другими пленными совершил побег, тайно перебрался в лесистый район Мазурских озер и организовал там партизанский отряд. С того времени он снова активно воевал за свободу своей многострадальной родины. Тодорский был немногословен, очень сдержан и требователен.